На катке. Новотроицк, 1956 год

Олег Чернышев воссоздает прошлое в таких деталях, что оно оживает прямо во время чтения. Итак, Новотроицк, 31 декабря 1956 года. Приятного чтения!

Последний звонок

Ура, каникулы! Последний декабрьский звонок четвертого урока, как хлопок стартового пистолета, сорвал с места весь класс. Наша учительница, Александра Алексеевна Стюпан, едва успела отступить назад к доске, пропуская веселую толпу ребятни. Белые мелки рассыпались по деревянному крашеному полу. Широкий коридор заполнился «водоворотами» галдящих красногалстучных человечков. Бурлящий, живой поток, закручиваясь по лестнице, наполнялся классами с других этажей и, как широкая река, устремлялся по первому этажу в раздевалку. Математик, Владимир Иванович Павлов, поднял портфель над головой, словно геолог, переходящий реку вброд, шагнул к окну, пропуская звонкоголосые потоки детворы.

Широкий прилавок школьного гардероба на первом этаже, чуть скрипнув, принял на себя удар детских тел. Первые ряды радостных мальчишек, едва касаясь животом, ловко перелетали прямо через него. Остальные школяры, пролезая через боковые проходы, быстро выхватывали свою одежонку и с криком «Ура!» выскакивали на мороз. Старшеклассники вышли последними. Хлопнула тяжелая дверь. В коридорах наступила тишина. Преподаватели, поздравив друг друга с наступающим 1957 годом, расходились по домам.

Ретроспектива

Мы с другом Санькой договорились встретиться через час с коньками и пойти на новый стадион. Санки нам надоели. На них мы еще вчера накатались. Каждый день многочисленная детвора дома по Советской, 25 еще засветло высыпала из подъездов. Вся дворовая площадка между нашим и двумя соседними домами, насыпанная и выровненная перед строительством трехэтажек, скрывала под собой остатки бараков первостроителей Новотроицка. С тех времен в низине оставалась только заброшенная котельная, переделанная под конюшню. Первые сараюшки, погреба, голубятни уже лепились друг к другу на пологих склонах у дома №23. 

Южный край нашего двора заканчивался широким косогором. Горки тянулись на сотню метров в сторону охмковских коттеджей и заканчивались у пяти старых тополей. По многочисленным спускам, укатанным детскими лыжами, фанерками и саночками, разбежавшись, можно набрать хорошую скорость и с ветерком проехать метров пятьдесят, а то и больше. Кто постарше, отправлялся за острыми ощущениями к замерзшему озеру на дамбу. Там, под крутой насыпью, на льду озера, из снега насыпали трамплины. Но это для настоящих смельчаков. Потом, летом, в камышовых зарослях на легкой волне покачивались десятки обломков лыж и бамбуковых палок.

Вот и родной двор. Третий этаж. За дверью квартиры играло радио. Голос Людмилы Гурченко напевал песню «Пять минут» из нового фильма. В левой руке портфель, в правой – доска для самоката. Пришлось стучать ногой. Из соседней двери выглянула Ирина Александровна Комарова, глазной врач, строго посмотрела и покачала головой. Я поздоровался и показал на руки, она понимающе кивнула.

Дверь открыла мама, и по запаху я понял, что готовится что-то вкусненькое.

До нового 1957 года оставался один день, и мои родители готовились встретить его в кругу друзей-строителей. Когда-то, еще в 1942 году, они жили в бараках и знали, что такое холод и голод. А сегодня построили для всех город, и каждый праздник собирались веселой компанией у кого-то дома. Стол, как обычно, накрывали вскладчину, с продуктами все еще было не очень. Поэтому каждый готовил и приносил для общего стола свое угощение. Завтра они идут в гости к Мединским, как понял из разговоров. Гиммельфарб, Райскин, Клок, Милюц, Колемагин – эти фамилии отложились в детской памяти, но самих друзей отца по работе я не помню.

Да и отца своего нечасто приходилось видеть. Строители комбината и руководители допоздна пропадали на работе. Редкие часы веселья, праздники они весело проводили вместе. Мама отвечала за сладкое к чаю. Как правило, это были торт «Наполеон» и рулет «Полено». Я ей помогал, делая что-нибудь попроще. Крем ванильный, например. Вот и сейчас, на цветастой клеенке передо мной уже стояла тарелка с куском сливочного масла. Сыпанул сверху сахар-песок. Надавил ложкой. Скользкая нержавейка, как живая рыбка, завертелась в кулаке. Сжал что есть силы. Постепенно желтая смесь нагревалась, мягчела, пузырилась. Хруст сахара на дне становился все тише. Минут через десять, когда мама отвернулась, я уже облизывал ложку с двух сторон.

Коньки новые, забавы старые

Темная кладовка, хранилище домашнего скарба, освещалась тусклой лампочкой. Бережно снял с гвоздя новые коньки, которые папа привез из Москвы. Настоящие «дутыши»: прямые блестящие лезвия, черные ботинки. Теперь можно было разгоняться на льду, делать повороты, тормозить, зацепившись носком за лед. И прокатиться, зацепившись сзади за бортик конных саней с деревянной будкой-хлебовозкой, если повезет, то от улицы Пушкина до самой милиции (ныне район улицы Школьной – прим. ред.).

Хлебовозку мы поджидали у одиннадцатого дома по улице Жукова, где в то время был хлебный магазин. Быть «зацепером» интересно, но рискованно: опытный кучер иногда может почувствовать неладное. И едва ты, пригнувшись, разбегаешься и хватаешься сзади за бортик, как хлесткий кнут возницы, через спину, с оттяжкой может больно шлепнуть по спине. Другая опасность заключалась в конских «лепешках». Лошадки, не смущаясь, в любую секунду могли на ходу поднять хвост и вывалить горячие продукты пищеварения, на радость голодным воробьям, прямо на дорогу. Через мгновение ловкий конькобежец въезжал в первую кучку коньками, а растопыренными руками хлопался во вторую. Попытка в чистом сугробе очистить снегом грудь и лицо лишь закрепляла, примораживала конский помет, и неудачник понуро брел домой.

Проверил ногтем остроту лезвий, как учил дядя Коля. Затупились. Хорошо, что в раздевалке на новом стадионе уже поставили электрическую точилку! Бегом, через три ступеньки – во двор. Санька уже топтался в подбитых новым войлоком валенках. Это было классно, когда к валенкам снизу подшивали плоские толстенные войлочные подошвы. На ледяной горке удобно стоять. Словно на коротеньких лыжах, можно и мчаться до конца скользкой дорожки.

Обменявшись «приветами», вышли через скрипучую калитку чугунных ворот на Советскую.

По пути на каток

За двадцать седьмым домом строители заканчивали устанавливать красивый железный забор с пиками. Вспомнили учебник истории. Такая ограда окружала храм Сатурна в древнем Риме. Острые наконечники венчали каждый металлический прут уникального ограждения. По нашим подсчетам, от нашего дома до улицы Севастопольской таких пик было около четырех тысяч. Можно вооружить легион пехотинцев.

Так, фантазируя, мы прошли строящийся профилакторий и подошли к нашей старой двухэтажной первой в городе школе. Рядом со школой, там же, внизу, в одноэтажном кирпичном здании была когда-то баня. А сегодня дорабатывал последние годы заводик газированных напитков и мороженого. Остановились посмотреть.

В нескольких шагах от цеха в морозный воздух снизу била многометровая струя воды. Солнечные лучи яркой радугой отражались в падающих водяных струях. Застывшая ледяная пирамида с наросшими белыми сталактитами иногда была вровень с крышей. Эту глыбищу застывшей воды весной щедро засыпали привезенными опилками, как одеялом. И все лето, до следующей лютой зимы, колотый лед охлаждал привозное молоко, мороженое, газировку.

Мы иногда на школьной перемене перелезали через деревянный забор и подкрадывались к леднику. Отгребали с краю почерневшие стружки и, набрав тающего льда, умудрялись добежать до школы и опустить за шиворот первоклашкам.

Миновали старую школу, где еще два года назад, пока достраивали четырехэтажную (сейчас школа №1 – прим. ред.), мы учились писать по клеточкам. Тень ограды лежала перед нами бесконечной зеброй, громкое чириканье воробьев поднимало настроение. «Дутыши» на связанных шнурках болтались на груди, не мешая катиться по скользким «каталкам». Зашли во двор музыкальной школы, здесь самая высокая горка. Надели коньки на руки и на четвереньках наперегонки катились, пока не врезались в снежный тупик.

В раздевалке

Наконец подошли к стадиону. Подпрыгивая на месте, нас ждал Вовка Морозик, мой бывший сосед по старой квартире. Его папа, дядя Коля, работал секретным майором и иногда катал нас до Орска на черной служебной «Эмке». Изредка мы с удовольствием провожали дядю Колю в командировку: как только за ним закрывалась дверь, тут же бросались к его домашнему тайнику в верхнем стенном шкафу, чтобы через минуту с горящими от восторга глазами держать в руках настоящий арсенал. Боевой пистолет ТТ и винтовку – «мелкашку».

Новые ворота стадиона похожи на триумфальную арку. Прошли вдоль длинных трибун. Зашли в раздевалку, осмотрелись: гардероб, как всегда днем, был закрыт. В углу, у окна, визжала электрическая точилка. Здоровенный дядька, обхватив ручищами детский конечек, двигал им по гудящему кругу. Искры сыпались из-под рук ярким водопадом на мокрый деревянный пол. Вот он закончил, неторопливо тряпкой вытер руки и поднял на меня глаза. Получив от меня двадцать копеек, поправил очки на веревочках и снова включил станок. Через минуту-другую все было готово, оставалось ручным брусочком провести по кромке лезвия.

— Готово, теперь ты всех обгонишь,

 

– сказал мастер.

Вручил мне мои «дутыши», подмигнул и, в знак одобрения, хлопнул по плечу. Я не рассчитывал на такое одобрение и повалился задом на скамейку. Приземление было мягким. Из-под меня неожиданно вылезли двое мальчишек, которые присели погреться. Пока мы барахтались на полу, к мастеру подошла высокая девушка, на три года старше нас. Помню лицо и фамилию: Мезенцева. Настоящая спортсменка, мы видели ее на соревнованиях и читали про нее в «Гвардейце труда». У нее в руках были настоящие беговые коньки, которые мы, между собой, называли «ножи». Их заточка стоила аж пятьдесят копеек и делалась вручную большим наждачным кругом. Долго, минут десять. Владельцу таких коньков на льду не было равных в скорости.

Повздыхав от зависти, мы уселись на ближайшую спортивную лавочку, которыми была заставлена раздевалка, сняли валенки. Шнуровать ботинки было непросто, нужно было облизать кончик шнурка и точно попасть в отверстие. Потолочные светильники слабо освещали наши стриженые затылки. Наконец затянут последний узел. Попрыгав на полу для верности, мы взяли подмышки валенки и направились к выходу.

— Ну, что будем делать с валенками? – спрашиваю Саньку. – Раздевалка не работает. А с ними в руках не погоняешь.

– Пойдем прятать в снегу. Только не забыть, куда закопаем. Надо веточку воткнуть.

– Веточку обязательно, – говорю я. – А то головой трахнешься об лед, так что память отшибет.

– Помнишь, как неделю назад, – вспомнил Санька, – один пацан забыл, где тайник сделал. Целую кучу снега перекопал, бедолага. Так и не нашел.

– Да, помню. Надел варежки на ноги и потопал на трамвай. Зато его в трамвай без очереди пустили. На инвалидное место.

Болтая, почиркали острыми коньками по зеркальной поверхности льда и приготовились разогнаться.

На льду

В этот момент со стороны тополиной рощи вышел на поле мужчина в унтах. За спиной поблескивали вороненый ствол ружья. Это охотник, моментально догадались мы, с утра ходил в сторону Урала пострелять зайцев. Тогда охотничьи «угодья» начинались прямо за забором стадиона и тянулись до границы с Казахстаном. Из заплечной брезентовой сумки на нас смотрели грустные заячьи глаза. Подранок был крепко связан и должен быть показан все домочадцам и многочисленным соседям.

А уши уже закладывало от криков болельщиков. В центре, на игровом поле стадиона, скрестили клюшки в зимнем поединке две цеховые комбинатовские хоккейные команды. Красный мяч (тогда в моде был хоккей с мячом) метался по полю, ища выход. Но вылететь ему было некуда: толпа болельщиков плотно, плечом к плечу, в несколько рядов обступила игровое поле. Охотник, осторожно ступая по скользкой поверхности, перешел беговую шестиполоску, по которой катались немногочисленные любители. Его встретили дружескими приветствиями, поздравляли с удачной охотой, напрашивались в гости на зайчатинку. Стрелок поправил ружье за спиной и стал наблюдать за игрой.

В первые ряды было не пробиться, поэтому мы с Санькой и Морозиком разогнались и помчались круг за кругом по блестящему свежему льду. Катались долго. На лице таяли холодные снежинки, наши длинные тени от низкого полуденного зимнего солнца кружили вокруг нас, как стрелки часов, отсчитывая время счастливого детства.

На краю поля стоял старенький грузовичок-полуторка, почти отслуживший свой век. Уставший кузов не мог уже возить тяжелые кирпичи, и его передали стадиону. И он в облачках пара и с баком в деревянном кузове помогал заливать каток. Старое одеяло, по которому вода стекала на лед, свисало из кузова до земли. Молодой шофер в черной телогрейке суетился у неподвижной машины. Хлебнув чайку из китайского термоса, он собрался отогнать машину в гараж. Встав у капота и обхватив правой рукой заводную ручку, крутанул что есть силы. Не завелась. При каждом следующем рывке только шапка падала с головы, и, нахлобучивая ее каждый раз на затылок, парень злился все больше. Наконец двигатель чихнул и мирно затарахтел, водитель с облегчением разогнулся и, наступив ногой на упавшую шапку, поспешил в кабину. Я, пролетая мимо, подхватил со льда лепешку его шапки и протянул ее хозяину. Широко улыбнувшись, парень крепко ударил лепешкой об колено и надел на голову мгновенно возникший у него в руках головной убор.

А я продолжил бег. Наточенные коньки не подвели, справа мчался Морозик, а Санька уже притормозил вдалеке, в ожидании выписывая «восьмерки» и круги. Уставшие, мы уселись на первые ряды трибун у входа в раздевалку обсуждали фильм «Голубая стрела», который недавно смотрели в клубе ОМС. Наблюдали за проезжающими. Вот пролетел, как стрела, Генка Алферов. «Алфер» – молодец, крепкий пацан. Потом медленно, взявшись за руки, проехали «Кимуха» – Валя Ким и Наташка Гутенкова. Эти всегда так. Вдалеке стояли Люда Копейко – «Капа» и Валя Биншток. Из раздевалки вышел, громыхая по доскам, Валерка Скрыль. У всех были счастливые лица, мы собирались на катке вечерами далеко не каждый день. Но сегодня же первый день долгожданных каникул. Впереди намечались веселые денечки, да и вся жизнь была впереди. Ноги отдохнули, и мы снова бросились наперегонки. Толкая и обгоняя друг друга, перепрыгивали через лежащих детей, начинающих перволедков. Объезжали неторопливых взрослых в длинных пальто, проныривая под их растопыренными руками.

Ледовая баталия на игровом поле, тем временем, приближалась к финалу. Помощники судьи уже вынесли из раздевалки столик с красным вымпелом и переходящим цеховым кубком. Болельщики, сложив руки рупором подбадривали проигрывающих. Шум нарастал. От азарта лица зрителей покраснели. Руки показывали игрокам то ли направление атаки, то ли обороны. Казалось, еще мгновение – и стоящие вступят в схватку между собой. Игроки – простые рабочие комбината – запутались от перестановки ворот и начали забивать мячи в свои же ворота. Толпа возбудилась до крайнего предела.

А наша компания решила напоследок сделать пару кругов перед уходом в раздевалку. Санька, не оглядываясь, стартанул первым. Морозик за ним. Я набрал полную грудь воздуха, поправил шапку на голове и тоже рванул что есть силы. Коньки вспарывали лед, оставляя «елочку» следов. Резкие взмахи рук помогали набирать скорость. В конце первого круга вылетаю в наклоне из последнего виража. Ловко перебираю ногами на крутом повороте и разгоняюсь до предела. До бегущего Саньки остается несколько метров. Ледяная пыль от его коньков осыпает мое лицо. И в этот самый момент передо мной из толпы, окружающей игровое поле, выбегает мальчишка лет четырех. Я уклоняюсь от беглеца, но, не устояв на одной ноге, взмахиваю руками и грохаюсь на лед. Перекатываюсь на спину и лечу наискосок со скоростью торпеды в толпу зрителей: руки скользят по льду, только и успеваю сгруппироваться, как учили на уроках физкультуры. Замечаю спину, приклад ружья и зайца, испуганно глядящего на меня. Пробиваю частокол чьих-то ног и вылетаю на игровое поле. Мгновенно вскакиваю на колени. Оборачиваюсь. О, ужас! Несколько человек упали на лед и пытаются подняться. И в ту же секунду на меня вылетают два игрока, завершающих атаку. В следующее мгновение оба катились по льду вверх тормашками к воротам противника под хохот толпы. Окончательно ошалев от испуга, я на коленях ползу в расступившиеся ряды зрителей. И тут же звучит финальный свисток судьи.

Последним со льда подняли охотника, который, стоя на коленях, сжимал в руках погнутое ружье. А за его спиной, в расплющенной брезентовой сумке, лежал мертвый зайчик.