Поездка в Орск.Декабрь 1952 года.

Олег Чернышев 30.12.2018 13:00 Мнения
2409
Поездка в Орск.Декабрь 1952 года.
Фото: автора


Рассказы Олега Чернышева - это тепло, разлитое в деталях. Из этих деталей, как из пазлов, складывается картина живого, дышащего, наполненного смыслом прошлого. Которое никогда и не уходило. В нем по-прежнему живет и взаимодействует с миром маленький герой, и все для него - ново и удивительно. 

Утром


Город Новотроицк. Зима. Раннее утро. Теплая постель. В комнату из маленькой кухоньки падает свет. Слышу мамин голос:

- «Алик, вставай".

Вставать не хотелось, зарылся в одеяло. "Алик, вставай", - подошла мама и легонько потрясла меня за плечо. Нехотя отбросил одеяло, медленно побрел к маленькой душевой вслед за мамой. Стою на холодном цементном полу с закрытыми глазами, зацепившись двумя руками и подбородком за холодный край белой чугунной раковины. Пока умывался ледяной водой и утирался лоскутным полотенцем, продолжал смотреть сон. Будто я в детском садике, ловко управляю игрушечной деревянной машинкой. Наконец открываю один глаз. Жмурясь, захожу на кухню.

От выключателя на стене, до которого я уже могу дотянуться, ветвится по стене и потолку забеленный, скрученный электрический шнур. Яркая лампа из белого, похожего на колокольчик, плафона явит нам сцену бытия молодой семьи первостроителей города. Впритык к окну, крашенный, сколоченный местными умельцами, обеденный стол с большими дверцами. Вдоль другой стены - кирпичная дровяная печь, да полки с посудой. Из черной «радиотарелки», подвешенной на гвозде, слышна бодрящая маршевая мелодия - "Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся советская земля".

Под громкие, веселые аккорды усаживаюсь за стол. Слева, в черных квадратах окна, мерцают далекие ранние звездочки. На подоконнике раскинул зеленые шипастые стрелки густой столетник в старой эмалированной кастрюле. Из-под коротких занавесок, от темных стекол, покрытых инеем, тянет холодком. Мамины добрые руки ставят передо мной тарелку горячей манной каши с маленькой желтой точкой посередине. Медленно размазываю желтоватую, надоевшую жижу по краям тарелки так, чтобы голубенькие нарисованные цветочки скрылись под тонким слоем каши. Дую. Поглядываю с опаской на папу. Он садится напротив меня и начинает бриться. Расставляет перед собой складное зеркальце-пирамидку в дерматиновом чехле, небольшую чашку с кусочком мыла и помазком, стаканчик горячей воды для ополаскивания безопасной бритвы-скребка. Не торопясь, осторожно снимает пену с лица, натягивая кожу левой рукой. Вдруг он подносит бритву к глазам и, сдвинув брови, начинает всматриваться в лезвие.

- "Что-то быстро затупилась", - бурчит и продолжает бриться, с силой нажимая лезвием на кожу щеки.

«Вроде пронесло», - подумал я, опуская взгляд на кашу. - Не догадался, что я вчера вечером, пока он был на работе, его бритвочкой вырезал картинки с машинками из старого журнала "Огонек". Эти картинки мне были позарез нужны для обмена в садике на редкую, большую косточку от урюка из компота и солдатскую звездочку. Одна звездочка у меня была. Второй не хватало, чтобы сделать себе настоящие, как у военных, картонные погоны. А из косточек меня научили делать громкие свистки.

no-image
Фото: автора

Тем временем, выскреб кашу из тарелки, облизал ложку, поднялся. Мама уже стояла у вешалки с моей зимней одеждой в руках. Вырезки картинок еще с вечера лежали у меня в кармане. Влез в одежду, сам застегнулся и завязал шапку на веревочки. По деревянным ступенькам спустились со второго этажа, вышли на мороз. Мы тогда жили в третьем доме на улице Льва Толстого, поэтому до садика было рукой подать. 

no-image
Мой двор по улице Л.Толстого,3 мало изменился. Фото сделанов  1966 году
Фото: автора


В детском саду


Лунный свет заливал небольшой двор, заставленный деревянными горками, замерзшими песочницами и покосившимися «грибками». Через пару минут уже открывали тяжелую, обитую толстой клеенкой входную дверь детского сада. Пружины за спиной скрипнули, едва мы перешагнули порог теплого коридора . Из кухни на первом этаже тянуло запахом жареной рыбы и подлива к ней.

Сбросив шубку и валенки в раздевалке, не оглядываясь на крик мамы, что бы я снял свитерок , бегу, что есть мочи на второй этаж, где в большой комнате среди множества игрушек меня ждал большой деревянный грузовик. К моему ужасу его уже захватили Толик Поживитько и Юрка Рябин. Толик, свесив ноги в сандалиях, беззаботно сидел в кузове, а Юрка, полный мальчик, сын директора столовой, толкал машинку двумя руками сзади, на ходу утирая рубашкой вспотевший лоб.

Я не растерялся, подбежал к ним и мы с удвоенной силой покатили удивленного Толика вдоль длинной стены. Деревянные колеса бренькали по дощатому крашенному полу. Оля Халдей и Валя Ким – очень просились покататься, но мы ловко объезжали их и гоняли свой «автомобиль» уже по третьему кругу. Со стены, с большой цветной картины на нас с добрым прищуром смотрел дедушка Сталин, а мы, не обращая на него внимания и отталкивая ватагу девчонок, продолжали свое увлекательное занятие, пока не случилась беда. Отвалилось заднее колесо.

Из кузова грузовичка вылезли уже трое мальчиков. Они с интересом стали разглядывать поломку. Другие дети, толкая друг друга, бросились ловить катившееся колесо.

no-image
Я стою с яблоками. Справа от меня - Оля Халдей и Толька Поживитько. Справа крайние на снимке - Валя Ким и Юрка Рябин. Стоит за нами старшая воспитательница Александра Моисеевна. 
Фото: автора


А я решил заняться новым важным для меня делом, ведь косточка уже лежала в моем кармане. В нашей группе у Юрки был сделан из такой же косточки свисток. Когда воспитательница уходила из группы, он, подкравшись к кому-нибудь сзади, громко свистел и очень сильно пугал. Мы, мальчики, покатывались со смеху, а он важно поглядывал на нас. А однажды, когда младшая воспитательница несла в руках поднос с компотом, а мы, на встречу ей, уже тянули руки, Юрка громко свистнул. От неожиданности вздрогнули все. Следующие двадцать минут вся группа стояла молча вдоль стены, а наши воспитатели, ползая на коленях, собирали разлетевшиеся по полу осколки стаканов и вареные сухофрукты.

no-image
Фото: автора


Юркин папа наказал ремнем сына - озорника и пообещал директрисе садика не читать ему на ночь сказку про соловья – разбойника. Тем временем, пока группа рассматривала сломанную машинку, я, озираясь по сторонам, спустился под лестницу первого этажа, где был вход в подвал. Большой красный кирпич в стене я приметил давно, еще летом, когда мы тут прятали рыжего бродячего кота, которого перекрасили чернилами в тигра.

Секретная мастерская


Крадучись подошел к кирпичу, встал на колено, что бы было удобнее, и, крепко зажав косточку пальцами, начал тереть ее острым ребром по шершавой поверхности кирпича. Пальцы быстро уставали, будущий свисток падал из рук на бетонные ступеньки подвала. В темноте, на ощупь находил его и снова принимался за работу. Иногда совсем уже не было сил, хотелось все бросить и побежать наверх, откуда раздавались веселые голоса моих сверстников, их смех и звуки дудочки. Но мое мальчишеское упрямство брало верх. Стиснув зубы, я решил не отступать от своих планов. Какова же была радость, когда наконец, сбоку на косточке показалась маленькая дырочка. Значит, осталось уже совсем немного. Размер отверстия должен быть в три спички, иначе звук не будет громким. Это мне говорили пацаны во дворе. Потер еще пару минут, присмотрелся. Кажется - хватит. Встал и вытащил из кармана заранее припасенную складную булавку, чтобы острым концом выковырить твердое зернышко. И в этот момент мой чуткий слух уловил мамин голос.

- "Позовите Алика из старшей группы".

Я замер. В мои планы совсем не входило выдавать тайну моей секретной мастерской.

- "Посмотрите его под лестницей, - услышал я голос старшей воспитательницы Александры Моисеевны - он часто туда убегает, опять что-то придумал".

Пришлось, щурясь от света, выйти. Мама улыбнулась мне и сказала, что мы сейчас же едем в Орск к дяде Мише. Я очень обрадовался, воспитательница еще больше.


Вокзал


И уже через час, быстро собравшись и прихватив нехитрые гостинцы, мы пешком отправились по улице Советской на вокзал. Трамвая тогда еще не было. Белый снег поскрипывал под нашими валенками, солнце пряталось за серыми облаками. Над кирпичным высоченным зданием растворного узла, где сейчас построен Дворец культуры «Металлург», кружили и громко каркали стаи ворон. Путь был длинный и мы иногда останавливались. Мама поправляла мне шапку на голове и утирала под носом. Оставив позади строящиеся трехэтажные дома напротив первой, тогда еще двухэтажной школы, вышли на неровный, укатанный колесами большой пустырь рядом с железнодорожным полустанком. Справа, со стороны реки Урал, дул пронизывающий степной ветер. Слева, на короткой тупиковой железнодорожной ветке, замерли два старых, зеленых, еще дореволюционных каретных вагона. 

no-image
Первый железнодорожный вокзал
Фото: автора

Сколько европейского, да и русского люда покатали эти вагоны за свой век. Сколько стран исколесили, пока не замерли в глухой оренбургской степи у поселка Новотроицкий. Соединенные торцами и встроенным тамбуром, вместе с соседними деревянными складскими постройками, теперь они были тем самым вокзалом, откуда каждые два часа ходили автобусы в город Орск, а вечером единственный пассажирский поезд в город Чкалов, ныне Оренбург. Из закопченных труб над выпуклыми крышами вагонов вился черный дымок.

Поеживаясь от холода, мы поднялись на деревянное крыльцо и решительно открыли дверь. Пахнуло спертым воздухом и запахом горящих углей. Тусклые лампочки высвечивали озабоченные лица двух десятков путешественников. Кирпичные печки, расставленные по концам длинного помещения, мирно потрескивали, обеспечивая тепло и уют пассажирам. Найдя свободное место, мы присели. Снял шапочку, осмотрелся. 

У наших ног, ближе к печи, около пустой перевернутой миски, мирно спали в обнимку две лохматые собаки, устав после трудного ночного дежурства. Иногда, в облаке морозного воздуха, заходили отдохнуть шумливые путевые рабочие в черных стеганых телогрейках и станционные обходчики вагонов с длинными молотками в руках. Рядом с нами и напротив, на деревянных лавках вдоль стен, гнездились, как воробьи на проводах, путешественники, ожидающие вечернего поезда или автобуса на Орск. 

Кто-то дремал, уронив голову на грудь, кто-то, прикусывая луковицей, аппетитно жевал сало с хлебом. Некоторые укладывали на колени чемоданчик и на расправленной газете появлялись из кульков вареные яйца, картошка в мундире. Открывали острым ножом железную банку с килькой. Во время трапезы, раздвинув объедки в стороны, с тревогой читали газету о трудовых победах. Кто хотел, заваривал чай в своей алюминиевой кружке. За кипятком подходили к пятилитровому чайнику с деревянной ручкой, прикованному железной цепью к одной из печек. Кто-то бережно доставал бутыль молока с затычкой из туго свернутого газетного обрывка и, запрокинув голову, с бульканьем глотал полезную жидкость.


Автобус идет


Время ожидания тянулось медленно и мама, поглядывая на часы, рассказывала о наших планах на эту долгожданную поездку. Оказывается, ночевать будем в доме у дяди Миши, в старом городе, а навестить надо тетю Раю, бабу Лушу и ее сестру-тетю Марию. Главное я понял, что увижу брата Витьку и, как в прошлый раз, мы с ним интересно проведем время в поисках приключений.

- И самое важное, - продолжала мама, надо повидать совсем старенькую бабу Таню, которая очень слаба и живет у дяди Миши.

Я, честно говоря, запутался в этих именах, но на всякий случай спросил про бабу Таню. Оказывается, она мамина бабушка и ей девяносто шесть лет. Трудно поверить, но она родила девятнадцать детей, а в живых, к моему удивлению, осталось только шестеро. В свое время она была известной повитухой в Оренбургской губернии. Ее муж, Данила Иванович, строивший церкви, заболел и рано умер. Все семейные заботы легли на плечи старшей дочери бабы Тани – Лукерьи, уже моей бабушки. Я вспомнил, что, действительно, видел бабу Таню в прошлом году. Она тихо доживала свой долгий век в доме дяди Миши. Иногда выходила на солнышко, держась за перила крыльца, во двор и тихо сидела за столом у теплой стены соседского дома. Смотрела уставшими глазами на правнуков, бегавших по двору. Гладила кошку, неизменно лежащую у нее на коленях. Потом уходила в дом. В свои-то годы она могла сварить кашу, натопить печь, помочь по хозяйству.

Мои мысли прервал чей-то громкий крик за окном.

- "Автобус идет".

Не мешкая, мы подхватили пожитки и вместе с гурьбой засидевшихся людей, наступая на пятки друг другу, выскочили на мороз. Разношерстная толпа, роняя и подхватывая сумки, узлы, чемоданы, торопливо пересекла вокзальную площадь и, создав небольшую пробку, стала втискиваться в широко распахнутую переднюю дверь нового курганского автобуса. Пожилой, хмурый водитель строго следил за посадкой. Не сходя со своего места, длиннющим полированным рычагом с ручкой, втянул и зафиксировал‎ переднюю дверь. Строго посмотрел и, пересчитав притихших путешественников, завел мотор и медленно тронулся. На остановке осталась лежать чья-та мятая шапка. Но на нее никто уже не обращал внимание.

Натужно завывая, переваливаясь с боку на бок, наша машина вырулила на укатанный грейдер за шлакоотвалом, постепенно набрала скорость. Длинный нос капота прикрывала теплая, стеганая попона и тепло двигателя через щели у пола проникало в салон, чуть увеличивая температуру воздуха. Не теряя времени, я тут же подышал на оконное стекло рядом с собой, посильнее потер варежками в двух местах и приставил глаза к образовавшимся прозрачным пятачкам. Перед взором предстал унылый, степной уральский пейзаж: мимо потянулись холмы серого снега, украшенные «ежиками» сухого чертополоха вперемешку с ковылем. Они уходили далеко к горизонту и заканчивались прозрачными прибрежными тополями. Сразу за рекой, по левобережью, вздымались крутые увалы невысоких древних гор, а дальше начинались бескрайние казахские просторы. Из Казахстана, в жаркие летние месяцы, на радость детворе привозили на зеленых грузовых полуторках или в телегах, запряженных меланхоличными верблюдами, разбухающие от сладкого красного сока тонкокорые актюбинские арбузы.

Постепенно путешествие мне стало надоедать, ухабистая, разбитая грузовиками дорога стала укачивать, тошнота подступала к горлу. Добрый дядя шофер, увидя мои страдания, разрешил встать у переднего стекла. Вцепившись ручонками в никелированную трубу дверного рычага, я с удовольствием стал наблюдать, как автобус, дергаясь на малых скоростях, победно въезжает на вершину лысого выветренного холма, а впереди открылась фантастическая панорама города Орска. 


По Орску на трамвае


Как из вулканов, которые мы рисовали в садике, из заводских труб поднимались до облаков столбы разноцветных дымов: вблизи - белые машзаводовские, вдали - бурые никелькомбинатовские. Там работал мой дядя Миша. В конце спуска нашей дороги сгрудились пятиэтажные дома соцгорода, вдоль которых бесшумно скользили маленькие трамвайчики. Из-за облаков выглянуло солнце и окрасило весь пейзаж золотыми красками. Наш автомобиль перестал завывать и почти бесшумно покатился под горку. Слева проехали поселок "Самострой". Низкие, времянки - дома, построенные из подручных материалов: шпал, глины, шлака, обрезков досок, рубероида, напоминали гнезда, скрепленные птичьим пометом. Справа, на восточном склоне, размером со стадион, открывалось взору заброшенное кладбище немецких военнопленных. Сейчас здесь улица Кутузова. Несколько сотен ржавых невысоких крестов с маленькими табличками идеально ровными рядами заполняли большую квадратную площадку. Трудолюбивые, педантичные немцы – рядовые трудяги, втянутые в военный водоворот, даже на тот свет уходили четким армейским строем.

Тем временем наш автобус доехал до улицы Ленина и повернул направо. По левую руку выстроилась череда красивых, с лепниной, четырех и пятиэтажных домов. Столичный уровень поражал детское воображение. У нас, в маленьком Новотроицке, только начали асфальтировать улицы. Этот район, как и в каждом городе, в те времена, назывался «Пятиэтажки». Автобус вырулил на проспект Мира и, скрипнув тормозами, резко остановился. Возбужденные пассажиры высыпались из салона и разбрелись кто-куда. Недолго постояв на конечной остановке спиной к ветру, мы погрузились в подошедший трамвай и через тридцать минут, проехав мимо новых заводов и предприятий, эвакуированных с Украины, благополучно сошли у дома культуры Никелькомбината.

no-image
Приехали
Фото: автора

На этом мое путешествие не заканчивалось. Отсюда надо было пересесть на другой маршрут и, преодолев неровные, изрытые старицами, заросшие ивовым кустарником пустыри, попасть в старую часть Орска. Под стать этому старинному, трехсотлетнему поселению до него ходили крепко потрепанные жизнью, коричневые деревянные трамвайные вагончики. Их было два. А колея была одна. Трамвай подошел. Мы вскарабкались по высоким ступенькам и заняли свободные места. Веселые тети - вагоновожатые, начав одновременно движение, каждая на своем конце маршрута, мчались без остановок навстречу, поднимая за собой вихри снеговой мезги. Лишь в середине однопутки был устроен разъезд, где трамваи, избежав столкновения, медленно проезжали мимо друг друга, увозя с собой немногочисленных, окоченевших пассажиров. Отпросившись у мамы, я стоял на задней площадке, вцепившись двумя руками в металлическую стойку.

Пол скрипел и ходил ходуном под моими ногами. Через распахнутые под напором ветра фанерные двери снежные вихри, подняв с пола, кучи мусора, бумажек, окурков, фантиков, кружились вокруг меня веселой каруселью. Я был счастлив. Поездка приближалась к концу. Высокие, вмерзшие в речной лед пойменные кусты, плавно перешли в полегший от ветров сухой камыш с остатками наветренного снега. На горизонте, слева, на вершине горы замаячил обрубок одинокой высокой колокольни. Старая, не до конца разрушенная активными комсомольцами, она венчала собой хороводы многочисленных старинных и не очень старых домиков, рассыпанных по сетке прямых и поперечных улиц. Чуть ниже за горой, над верхушками домов сиротливо виднелся небольшой крестик чудом уцелевшей, но действующей церквушки, где, после отпевания, начинали свой небесный путь наши бабушки и дедушки.

no-image
Фото: автора

Подъехали к Уралу. Вагон преодолел небольшой подъем, колеса гулко отстучали по деревянному настилу моста и уже на трамвайном кольце, громко визжа тормозами, остановился. Слегка «одуревшие» от тряски, мы, держась за руки и пошатываясь, вышли. 


По Орску пешком


Городской, опустевший к этому часу рынок, встретил нас птичьим гвалтом. Последние продавцы убирали с дощатых прилавков старое тряпье, коврики с лебедями, разноцветные гипсовые кошки-копилки, кучки сладких сахарных петушков. Крупные, не по времени сытые, черные вороны цепко сидели небольшими группами на торговых навесах недалеко от базарной мусорки. Громко каркая, чистили перья, обсуждали прошедший обед. Время от времени, растопырив крылья, они задирали хвост и, встряхнувшись, выталкивали из себя темно-зеленую жидкую «пулю» вертикально вниз. Набрав изрядную скорость, воронья капля распластывалась еще в воздухе. И звонким шлепком превращалась в грязную кляксу на прилавке, орошая все вокруг мелким темным бисером. Бойкая тетка в потертом оренбургском платке, слегка вздрогнув и оглянувшись по сторонам, торопливо обтирала рукавом лицо. Через секунду, помахав птице кулаком, продолжала укладывать в мешок нехитрую продукцию.

Ну а мы, пройдя вверх извилистой натоптанной дорогой, мимо сада Шевченко, подошли к улице Советской и остановились, пропуская громадный конный возок с сеном. Копна была так велика, а возница сидел так глубоко, что казалось сани едут сами. Из плотного навеса травы спереди тянулись две нитки неподвижных поводьев к лошадиной уздечке и я подумал, что это ученая лошадь, которая сама знает дорогу. Пересекли неширокую улицу и вышли на тротуар. Я с гордостью показал маме колкий пук сухой запашистой травы, который успел выхватить, пока сани проплывали мимо. Теперь у меня в руках оказался кусочек лета! Несколько секунд наслаждались, приходя в себя от сладкого запаха степных цветов и ковыля. А потом обмахнули нашу обувь этими пучками, как случайной добычей и, потопав ногами, пошли в сторону кинотеатра "Октябрь". 

Расчищенные тротуары вдоль домов обрамляли высокие, в рост человека горы наброшенного снега. Трудолюбивые и улыбчивые дворники-татары в старых, еще времен Пугачева, полушубках бойко гоняли снежную порошу березовыми вениками по ногам зазевавшихся прохожих. Повернули направо, на улицу Маркса. Череда кирпичных, многооконных старинных домов и бревенчатых, почерневших от времени срубов на высоких каменных фундаментах, плавно спускались к саду Малишевского. Каждый дом хвалился местным рукотворством. Иной не имел красного крыльца, так окна светились расписными кокошниками и окладами. Другой поражал металлическим кованным гнутьем, подпирающим козырьки и балконы, сделанных местным кузнецом Вакулой.

no-image
Фото: автора

У следующего перекрестка, где слева белая стена снега расступалась для прохода, я потянул маму за руку в сторону краснокирпичного, двухэтажного, выделяющегося размерами и красивыми стрельчатыми окнами бывшего купеческого дома.

"Потом, потом"- сказала мама.

И я, понимая, что сейчас, действительно, не время, молча опустил голову и поплелся за ней. Но на самом деле, мне очень хотелось попасть в этот дом. Это был настоящий универмаг, где на втором этаже в отделе игрушек продавался деревянный, двухпалубный пароход с занавесочками на окнах кают - тайная мечта всей моей жизни. У меня не было денег, а он стоил так дорого – аж два рубля и пятнадцать копеек. В прошлый приезд я несколько раз приходил сюда и смотрел на него. Однажды продавец даже дал подержать его.

Смирившись с таким невезением, я стал готовиться к долгожданной встрече с моим братом Витькой. Через несколько минут мы уже стояли перед высокими, почерневшими и чуть наклонившимися от старости воротами. От ворот шла бревенчатая фасадная стена в три окна и углом выходила на улицу «9 Января». Дом стоял на высоком фундаменте из крупного ломанного плитняка. На углу рос ветвистый карагач.

no-image
Мой дядя Миша, тетя Маша и двоюродный брат Витька
Фото: автора


Дом на улице "9 января"

Когда-то большой, зажиточный дом, после высылки в Сибирь многодетной семьи, был разделен перегородкой пополам и сегодня, став «ЖАКтовским», приютил дядю Мишу с женой и сыном. Во второй половине жил старый дядя Фима-бухгалтер с многочисленными домочадцами.

Резко нажав сверху на кованную изогнутую ручку, услышали звук щеколды и калитка плавно открылась внутрь. Собак не было, они еще год назад ушли на поиски еды. Смело зашли во двор, весь заметенный снежными косогорами. Прошли по узкой протоптанной тропинке до деревянного крыльца. Над головой оглушительно чирикали воробьи. Пока мама, осторожно ступая, поднималась по шаткой лестнице наверх, я огляделся. Приметил вкопанный стол у соседского забора, покосившуюся будку деревянного туалета и приметил, где лучше прыгать в сугроб. Через секунду, отворив толстую, слегка покосившуюся дверь, осторожно вошли в загадочный сумрак холодных сеней. 

Через маленькое слюдяное оконце в тонкой дощатой стене вечернее солнце высвечивало откинутую крышку невысокого домашнего угольного ларя. Старые, истертые лопаты, повидавшие на своем веку и картофельные грядки и могильные холмики, горкой наклонились в темном углу. Тут же стояли ведра с помятыми боками и лужеными донышками, вставленные одно в другое, ожидая, когда в них опять насыпят уголь или поднимут картошку из погреба. Столетний, обшитый металлическими полосами по диагоналям, сундук надежно хранил запасы старой пыльной одежды и обуви. Над бочками с капустой и соленьями, верхним рядом, висели на кованных квадратных гвоздях оцинкованные почерневшие, паянные-перепаянные ванны и тазики, обвислые тулупы и сермяги, сани для дров и для детей, коромысла и древние прялки.

no-image
Дом дяди Миши стоит как ни в чем не бывало
Фото: автора

Наконец, привыкнув к темноте, нащупываем холодную скобу утопленную в толстой обивке двери и входим. В доме тихо, тепло, в нос бьет запах гниющего дерева. Домашние сверчки на секунду замолкают, а потом с новой силой стрекочут свою песню. На домотканном коврике у теплой стенки проснулась кошка, нехотя потягивается. Мы стоим в небольшой кухоньке. Слева печь, отделяющая вместе с простенком жилую комнату, кухонный стол, окно на улицу. Вдоль и напротив печи кровать, с потолка свешивается толстая веревка. Раздается тихий голос:

- «Кто это?»

На кровати под одеялом в одежде лежит баба Таня. Ухватившись за веревку рукой, она пытается приподняться и разглядеть нас.

- «Это я, Нина- говорит мама, - а это Алик».

- «А – вижу. Миша и Маша на работе, Витя в садике. Скоро придут. Я вот тут за печкой приглядываю… да кашки вот сварила. Заходите, раздевайтесь».

Я с любопытством продолжаю осматриваться. Справа от входной двери – ниша, в которой стоит стол с примусом. Там же ручной умывальник, деревянная лавка и настенная вешалка с полкой для шапок. Шкафов для одежды не было. Весь запас одежды умещался на шести здоровенных крючках. В зависимости от сезона, сверху была одежда зимняя, а летняя тогда внизу. И наоборот. На лавке два ведра с чистой водой из колонки. Оба накрыты фанерками. Сверху лежит ковшик, так что всегда можно подбежать и попить водички, налить в чайник или в кастрюлю. Мы снимаем свои одежды, пытаемся повесить их на крючок. Не получается. Все здесь заполнено до нас. Мама, все-таки, находит свободное место и, подпрыгнув, ловко цепляет все с боку на последний крючок. Затем достает из сумки гостинцы, подсаживается на кровать, протягивает кулек карамелек и прянички.

-«Спасибо - говорит бабушка – я потом помочу в кипяточке и съем, а то зубов то совсем нет».

no-image
Моя бабушка- Татьяна Ивановна Гулевская. Прожила 96 лет, умерла в Орске. Была повивальной бабкой в Оренбуржье. Родила 19 детей младшей была моя мама, которую она родила в 53 года. Ее единственный сын Алексей был в плену в Первую мировую войну. 
Фото: автора

Мы проходим через дверь в другую комнату. Справа вдоль стены возвышается широкая модная кровать с ажурными, красиво изогнутыми никелированными трубками и, венчающими спинки, блестящими шарами. Горка подушек, накрытых тюлевым покрывалом, величественно смотрится рядом с бархатным настенным ковром украшенным тирольским пейзажем – на фоне Альпийских гор у берега голубого озера мирно пасутся олени во главе с гордо стоящим вожаком. 

Прямо, между двух небольших занавешенных тюлем окон, весь простенок занимает комод с модным складным трельяжем. Тройная зеркальная поверхность отражает и, как бы, удваивает многочисленные вазочки, пудреницы, флаконы «Красная Москва», «Сирень» и прочую нехитрую женскую косметику того времени. Рядом, в углу, на полках узенькой, деревянной, выточенной местным краснодеревщиком этажерки, выстроились томики классиков школьной программы. Горка читанных, не по одному разу, журналов, грудой лежат патефонные пластинки. 

Слева простенок между двух окон занял диван с высокой зеркальной спинкой, на котором спит Витька. В центре комнаты, окруженный венскими гнутыми стульями, возвышается большой обеденный стол под цветастой скатертью. Это сакральная ценность семьи. За ним сидят и в праздники, и в будни, и учат уроки, и отпевают умерших.

Над всей этой приличной, по тем временам, обстановкой, царствовал редкий по красоте, переливающийся всеми цветами радуги абажур из стекляруса. Я не мог оторвать глаз от этого цветного водопада. Как рассказывал дядя Миша, люстра попала в этот старинный степной городок из далекой Европы и куплена на местном рынке. Всем было известно, что вернувшиеся с войны немногочисленные, оставшиеся в живых солдаты, кроме ран и тяжелых воспоминаний привозили с собой поражающие воображение трофеи.

no-image
Фото: автора

Побежденная Германия щедро одаривала наших воинов из далеких и не очень далеких городов и деревень разными диковинками. Таковым и был этот редкой красоты абажур. На сложном переплетении в виде расширяющегося к низу большого проволочного конуса, на кольца и изгибы, аккуратно, через многочисленные отверстия привязывались прочные шелковые нити с нанизанными на них, разного цвета и размера трубочками, шариками, дутиками. Тысячи блестящих, полупрозрачных украшений подбирались по форме и по цвету. Сверху мелкие и прозрачные, светло – зеленые и светло- синие плавно переходили к низу на желтые, оранжевые и красные. Внизу эта занавесь, как водопад, завершалась волнистой стеклянной бахромой. Вечером включенная лампа ярко освещала стол, а на стенах и по кругу, по мебели, высвечивались цветные, широкие, горизонтальные полосы. 

В комнате становилось празднично и весело, темные углы исчезали, теперь можно было увидеть друг друга. Иногда, мы с Витькой, забравшись на стол с ногами, осторожно раскручивали ее туда-сюда, тени на стенах волнами поднимались и опускались, тихо позвякивал стеклярус. Через полчаса начинала кружиться голова и почему- то лампа с треском гасла. В таких случаях, боясь наказания, мы убегали на улицу. Когда же мы позже, вслед за нашими мамами, опустив головы, заходили в дом, свет уже горел. Дядя Миша, давно вернувшийся с работы, зло поглядывал на нас и, беззвучно шевеля губами, спускался с табуретки.

- Сейчас перекусим и пойдем погуляем, - говорит мама.

Баба Таня хотела было подняться и зажечь примус, но я быстро подбежал и, как учил меня Витька, подкачал кнопкой керосин, поднес спичку к горелке. Вспыхнул голубой круг и через несколько минут чайник бурно закипел. Покушайте кашку, - сказала баба Таня.

-Нет, мы чаек с пряничками, а вечером уже поужинаем со всеми.

-Ну ладно.

Пока чай «Три слоника» заваривался, мама переодевалась, усадив меня около бабушки на край кровати. Я смотрел в окно. Закатное солнышко освещало бревенчатые домики напротив, вереницей плывущие по снежным волнам. Струйки белого дыма из труб, как у пароходов, поднимались и растворялись в синем, зимнем небе, а в окнах за белыми занавесками виднелись матросы уплывающие в дальние края. Бабушка молча смотрела на меня грустными глазами. Я не знал, о чем говорить и понял, что играть со мной она не будет, с горки кататься не пойдет и в подвал под домом не полезет.

Чашки с ложечками нашлись в кухонном столе около печки рядом с кроватью. Тут же, присев на две табуретки и разложив на клетчатой клеенке наши припасы, мы перекусили и стали одеваться.

-Пойду в туалет, - громко сказал я.

-Ладно сходи, только осторожно.

В глубине двора у невысокого забора вросла в сугроб деревянная, двух дверная, сколоченная из горбыля будка. Осмотрев ее вокруг и подвиснув для проверки на дверках, решил, что завтра с Витькой прыгать будем именно с этой крыши, а забираться на нее надо по забору сзади.

Через минуту, на ходу застегивая шубку, я уже бежал к открытой калитке. Мы отправились к маминой знакомой на соседнюю улицу. Небо уже потемнело, показались первые звездочки, узкие тропинки освещались из маленьких окон домашним светом. Местные собаки, одурев от скуки, на разные голоса облаивали каждого прохожего. Самые любопытные, вытаращив глаза, просовывали морды в щель под воротами. Те, которые побольше, положив передние лапы на невысокий забор, провожали нас добрыми мохнатыми глазами. Я прятался от собак за маму. Но, если за забором была тишина, сам подбегал и, стукнув валенком по доскам, вызывал громкий лай и улепетывал обратно.

Дом маминой одноклассницы, едва мы вошли, встретил нас детским визгом. Трое маленьких погодков, утирая сопливые носы рукавом, разбрасывали в большой, жарко натопленной комнате все, что можно. Переступая через игрушки и держась за стенку, мы пробрались к фикусу в угол и, отказавшись от чая, присели на свободные табуретки. Тетя Лиза, вся взлохмаченная и раскрасневшаяся, извинилась за беспорядок и, рассказывая о себе, продолжала деревянной скалкой помешивать булькающее белье в двух оцинкованных выварках, стоящих на широкой беленой печи. Неугомонные дети ползали и носились, наступая на наши ноги, по комнате вокруг стола, на ходу хватая куски серого хлеба из большой тарелки и, откусив, снова бросали их обратно. Когда же один из них залез на меня, а двое стали расшатывать табуретку, мое терпение кончилось, и я потянул маму к выходу.


Семья бабы Луши


Одевшись, мы двинулись в обратный путь. Дома нас встретили родственники. Они уже вернулись с работы. После объятий, поцелуев и подбрасываний меня под опасно низкий потолок, все сели за стол. Тетя Маша уже наварила картошки, порезала селедку, сдобренную постным маслом и лучком, принесла из сеней две тарелки солений с капустой и помидорами. Дядя Миша развернул и вытащил из старой газеты «Труд» две «коляски» ливерной колбасы, купленной по случаю в магазине.

После чая с пряниками мы с Витькой оделись и вышли на улицу. Было уже темно. Редкие желтые лампочки фонарей слабо освещали пустынную заснеженную улицу. Тени поздних прохожих скользили по бугристым сугробам. Упав на спину в мягкий снег, мы смотрели на небо, усыпанное маленькими звездочками. Мы знали, что сейчас они светят не только нам, но и другим детям нашей страны. Столбики белого дыма из печных труб струились в морозном воздухе и растворялись в млечном пути. Вытянув губы и выдыхая теплый воздух, мы тоже сделали несколько облачков. Нагулявшись, вернулись домой. Бабушка Таня уже спала на своей кровати в кухоньке, а нам постелили по- простому, в углу за этажеркой. Положили на пол старые матрасики, дали теплое одеяло и мы крепко заснули счастливые, в ожидании завтрашнего дня. Сквозь сон я слышал тихие разговоры взрослых. Никто не смеялся, не хохотал – такое было время. Уже засыпая, решил, что когда вырасту большой, куплю вместо деревянного парохода разноцветный стеклянный абажур, как у дяди Миши.

Три дня пролетели быстро. Мы с Витькой облазили все интересные места, прыгали в сугробы с крыши туалета, проверили Витькины тайники, искали в старом подвале под домом оружие подпольщиков. С дядей Мишей и мамой навестили бабу Лушу и ее сестру тетю Машу на «Майке». В воскресенье, после обеда уехали домой.

Спустя полгода баба Таня тихо умерла. Так получилось, что я увидел ее через семь лет. Вернее, не саму ее, а ситцевую ткань погребального платья. Дело было так. В декабре 1959 года скончалась моя бабушка Луша – Лукерья Даниловна. Прощались в доме у тети Раи там, где она и умерла. По обычаям того времени, гроб несли на полотенцах до единственной работающей церквушки за горой. Мы с сестрой Наташкой шли впереди и несли крышку гроба. После отпевания вся процессия двинулась на старое кладбище, где были семейные могилы. Твердая как камень, глубоко промерзшая земля трудно поддавалась лопатам, да и место раскопа выбрали неточно. Уставшие землекопы смогли докопать только до гробика бабы Тани и, делая внизу боковую нишу для бабы Луши, сломали подгнившие доски, обнажив последнее ее убранство. Так закончили свой земной путь мать и дочь – две русские женщины непростой и нелегкой судьбы.

no-image
Семья бабы Лушы
Фото: автора

  • 462353, Оренбургская область, г. Новотроицк, ул. Советская, 64
  • Тел.: + 7 (3537) 667-184
  • Email: info@ntr.city
Все права на фотоматериалы и тексты принадлежат их авторам.
Для сетевых изданий обязательна гиперссылка на сайт — www.ntr.city
© 2024 Информационный портал Новотроицка. Все авторские права защищены.
Использование материалов информационного сайта разрешено только с предварительного согласия правообладателей.
Нашли опечатку? Сообщите нам, выделив фрагмент текста с ошибкой и нажмите сочетание клавиш Ctrl+Enter