Новотройчане вспоминают: трудовое детство Зои Масько

Новотройчанка Зоя Масько уже много раз порывалась выбросить сундук, доставшийся ей в наследство от мамы, но что-то всегда останавливало выпроводить мебельный раритет на свалку.

В современной квартире деревенский сундук смотрится чужаком, чуть ли не инопланетянином. А чего вы хотите: ему уже больше века. Пусть чуть рассохлась и покоробилась древесина, но старик по-прежнему прочен: на крышке можно плясать, а спать – тем более.

Куда макар телят не гонял

Изготовлен сундук в 1915 году, когда родилась Зоина мама Ольга Яковлевна, и подарен ей 20 лет спустя как часть приданого. А через год в семье Малых родилась Зоя.

— Даже в середине 1930-х годах мое родное село Карбалак Новосергиевского района было такой глухоманью, – вспоминает Зоя Васильевна, – что после снегопадов оказывалось отрезано от остального мира, в том числе и от ближайшего поселкового Совета в Ягодном. Я родилась 21 декабя 1935 года. Но родители сумели записать меня в поссовете только первого февраля 1936 года – так долго слабосильные трактора тех лет расчищали 40-километровую трассу.

Кстати, со слов, без предъявления новорожденного, тогда записей актов гражданского состояния не делали. Зоя Васильевна открывает крышку, и воспоминания невидимым вихрем вырываются из сундука: всплывают и грустные, и смешные картины. Вот изнутри на крышке надпись: «Зока опять нагулялась». Она сделана за много лет до рождения Зои Васильевны и имеет в виду корову Зонку, радовавшую семью частым приплодом. Надпись сделали родители Зоиной мамы, не получившие образования, как, впрочем, и остальные члены их казачьих семей.

Дед нашей героини по маминой линии Яков Семенович – донской казак из города Миллерово, мама Христинья Филипповна – тоже из казаков, только запорожских, осевших в Полтаве. В Оренбуржье они жили еще до столыпинской аграрной реформы. Перебравшись на Урал бедняками, они благодаря трудолюбию достигли прочного материального положения.

Прадед Зои Васильевны, казак Семен, имел даже такую роскошь, как пролетка, чтобы ездить в старости было удобнее. Все эти излишества были у его сына Якова отняты в период расказачивания и раскулачивания.

Но вернемся к надписи на крышке. Слово «Зока» очень забавляло родственников юной Зои – можно было бесконечно подкалывать девочку вопросами: – Где это ты бегала? Ты нагулялась или нет?

 Чиляк – это такое ведро

Зоя Васильевна достает из сундука семейный фотоальбом. Первый снимок – бабушка с дедушкой.

— В годы революции они уже были 30-летними родителями, – пояснила новотройчанка. – Дедушка 1886 года рождения, бабушка – 1888-го. Я же совсем забыла! Не сундук самая старая вещь в нашем доме, а дедушкина икона. И Зоя Васильевна указала на красный угол комнаты, где и висел раритет.

Этой иконой легендарный казак Семен, тот самый хозяин пролетки, благословлял на брак сына Якова и его избранницу Христинью. Много десятилетий икона пролежала в сундуке. Но времена воинствующего безбожия миновали, и семья Масько поместила икону на достойное для нее место.

—  А какой предмет в первую очередь ассоциируется у вас с детством? – интересуюсь у собеседницы.
– Когда началась война, я еще в школу не ходила, – оглядываясь на прожитые 80 с лишним лет, ответила Зоя Васильевна. – Отец был призван орским военкоматом, но прямо с вокзала его вернули домой: на никелькомбинате, где он работал мастером, заменить отца было некем. И все-таки война коснулась нашей семьи. Мой дядя Коля был призван в 1942 году и пропал без вести через несколько месяцев у Калача-на-Дону, то есть на начальном этапе Сталинградской битвы. Ему было всего 18 лет. Для кого-то из ветеранов трудового фронта детство ассоциируется со станком, на котором они вытачивали снаряды. Для меня главное военное воспоминание – чиляк, будь он неладен! Это такое пятилитровое железное ведро без дужки. В нем мы, дети, носили пшеницу с тока на зернопульт. Там пшеницу веяли, чтобы затем погрузить в грузовик-полуторку. В чиляках мы также носили очищенное зерно на погрузку в машины. Рабочих рук не хватало, поэтому в уборочную страду никто не досыпал. В десять часов вечера, то есть в то время, когда современные дети ложатся спать, мы приходили на ток нашего колхоза «Червоный шлях» и до часу ночи работали. Затем был небольшой перерыв – и снова работа до четырех часов утра. Иногда на элеваторе некому было разгружать автотранспорт – посылали нас, детей. Полуторка не самосвал: кузов не опрокидывается. Поэтому лезешь с напарницей в кузов и лопатой сталкиваешь оттуда зерно через опущенные борта.

Как все дети войны Начинался учебный год, и Зоя испытывала те же трудности, что и все ребята из поколения, которое мы сегодня называем детьми войны. Не хватало всего, кроме разве что химических карандашей. Из этого тотального дефицита школы выкручивались как могли. Вместо тетрадей дети писали на газетах, зачастую единственный на весь класс учебник ребята передавали друг другу, готовя домашнее задание по очереди.

Но главным испытанием все же было расстояние от дома до школы. Пока с первого по четвертый классы Зоя училась в Орске у бабушки с дедушкой, проблем не возникало: город есть город, от дома до школы здесь близко. Но в пятом классе Зое пришлось переехать в Васильевку (мама вернулась в Новосергиевский район). Ближайшая школа оказалась в пяти километрах. И вот три учебных года девочка с подружками в любую погоду шла пешком в школу и обратно.

— Никогда не унывали, – вспоминает Зоя Васильевна. – Шагаем в Хуторку и поем, какие бы темень и мороз ни стояли на улице. Случалось, завоют где-то сбоку от дороги волки, а мы еще громче петь начинаем, чтобы не так страшно было. После семи классов выяснилось, что ближайшая школа-восьмилетка в самой Новосергиевке, то есть в 12 километрах от моей деревни. Пришлось родителям снимать для меня с подружками комнату у одинокой старушки, где мы и жили всю неделю. Домой теперь возвращались только на выходные.

Поддержала новацию Хрущева Зоя тянулась к знаниям, но по окончании восьмого класса возникло неожиданное препятствие – финансовое. Оказывается, на рубеже 1940-50-х годов учеба в девятом классе была платной. А в семье каждая копейка на счету: после развода с мужем Ольга Яковлевна одна поднимала двоих детей. И Зоя пошла работать в колхоз. Трудоустроиться 14-летней девочке было нелегко – время-то настало мирное, крайней нужды в детском труде уже не было – но ее взяли в бригаду полеводов.

Никита Хрущев, придя к власти, начал повсеместно насаждать кукурузу. Посеяли ее и в «Червоном шляхе». А когда собрали, урожай оказался рекордным. Выращивала кукурузу бригада под руководством 18-летней Зои Малой. Вот девушку и послали на ВДНХ как лауреата, где вдобавок премировали за трудовой рекорд.

— Вроде бы стала я в родном колхозе знатным человеком, а оставаться в нем не захотела, – переходит Зоя Васильевна к следующему этапу своей жизни. – Я и предполагать тогда не могла, что отток молодежи из деревни примет настолько массовый характер, особенно после того, как колхозники получили паспорта.

Девушка приехала в Оренбург и устроилась кондуктором. По сей день Зоя Васильевна отлично знает старую часть областного центра – год работы в общественном транспорте из памяти не вычеркнешь. С каждым днем девушка все отчетливее понимала: если она хочет остаться в городе, то надо получить более солидную профессию. А для этого нужно учиться. Все чаще в разговорах окружающих всплывал город на востоке Оренбуржья – Новотроицк.