Война глазами детей: отец не дожил до годовщины Победы...

Воспоминания о детстве в фашистской оккупации ветерана ЦРМО-2 Уральской Стали Владимира Прокопца — страшное свидетельство бесчеловечности любой войны. 

Когда началась война, мне было три года. Я был вторым ребёнком в семье отставного красноармейца Никифора Прокопца. Старший брат Виктор (он здравствует и поныне, недавно отметив 85-летие) в сентябре 1941 года должен был пойти в школу, ещё была годовалая сестра Вера. Отец получил тяжёлое ранение в живот на советско-финской войне, поэтому его в 1941 году не призвали в армию. Жили мы в деревне Степановке, в 80 километрах от Одессы. Рядом с деревней проходила автотрасса и железнодорожная ветка Николаев — Одесса со стратегически важным мостом через реку Тилигул, приток Днестра. В погребе Ровно через месяц после начала войны, 22 июля 1941 года, мы впервые увидели над головой вражеские самолёты. Как я прочёл позже, в тот день первый раз бомбили Одессу.

— Никифор, что дальше-то будет? — спрашивали у отца соседи. — Хоть фрицы сейчас и наступают, победа будет за нами,

 — подбадривал папа односельчан.

Так как вокруг деревни была степь (до ближайшего леса пришлось бы бежать несколько километров), единственным местом, где можно было хоть как-то уберечься от бомбёжек и обстрелов, стал погреб во дворе нашего дома. Мы практически переселились туда через две недели после первой бомбёжки Одессы, когда пятого августа линия фронта подошла к нашему райцентру Берёзовка, всего в семи километрах от Степановки.

На суше четвёртой румынской армии фашистов удалось отрезать защитников Одессы от остальных сил Южного фронта Красной армии. Румыны даже попытались с ходу захватить город, выйдя к Днестровскому лиману, но были отбиты, да и на море, где господствовал Черноморский флот, у фашистов поначалу успехов не было.

Оккупанты

Через пять дней взрывы над нашей головой стали тише: румыны благодаря превосходству в живой силе продвинулись к пригородам Одессы, и 10 августа 1941 года наша семья оказалась в оккупации. За три года в деревне то одновременно, то поочерёдно стояли румыны, венгры, словаки и даже немцы из СС. Старший брат в сентябре не пошёл в первый класс , оккупанты не собирались открывать школу или медпункт. Для них главное было организовать подвоз известняка-ракушечника для ремонта самых больших зданий в деревне, где они разместили комендатуру.

Вели себя захватчики бесцеремонно. Завидев курицу в чьем-то дворе, они не просили хозяев поймать её, а просто устраивали из птицы мишень. Нередко требовали от хозяйки приготовить из убитой птицы суп или жаркое. За причинённый ущерб ни злые оккупанты (румыны, венгры, немцы), ни «добрые» (словаки) никогда не платили.

Отец

Моего отца румыны вынудили бежать. Я уже упоминал о доставке в деревню ракушечника. Папе приказали возить его с каменоломен на подводе. В первый же день произошёл конфликт. Привезя ракушечник, папа попросил перерыв, так как время было обеденное, а долгие перерывы в еде вызывали у него, раненого в живот, приступы нестерпимой боли. На просьбу отца румыны ответили ударами. Папа доработал этот день, а ночью простился с нами и ушёл на восток, так что младшая дочь Елена родилась в 1942 году в его отсутствие.

Отцу благополучно удалось перейти линию фронта, пройти проверку СМЕРШа и выжить в страшной мясорубке Сталинградской битвы. Папа был помощником штурвального на катерах Волжской флотилии. Под бесконечными артобстрелами и бомбёжками на катерах переправляли подкрепление и боеприпасы в Сталинград, а обратным рейсом — раненых.

Как самый страшный эпизод папа вспоминал горящую Волгу: фашисты угодили в баржу с нефтью, она горела сплошным ковром от берега до берега. Огромными усилиями экипаж катера сбил пламя с бортов.

После Сталинградской битвы отцу предлагали белый билет, но он отказывался. Поэтому его как ограниченно годного к службе перевели в железнодорожные войска. Помощником кочегара отец и встретил Победу. Радость встречи с пополнившейся семьёй (отец наконец-то увидел младшую дочь) словами не передать. Но вскоре его здоровье резко ухудшилось, и он ушёл из жизни, не дожив даже до первой годовщины Победы, в феврале 1946 года.

Голод

Оккупантов совершенно не заботило, как нам выжить, чем питаться. Гитлер и его союзники никаких продуктовых карточек на захваченных территориях не вводили. Если нечем кормить детей — сотрудничай с режимом. Осенью 1941 года очень выручал несобранный урожай. Наш колхоз выращивал коноплю, и мы собирали семена, чтобы их жарить: до сих пор не знаю блюда вкуснее! Поздней осенью и в начале зимы выкапывали по ночам картошку с колхозных полей, рискуя получить пулю от патруля румын или полицаев. Летом выручал огород да щавель с одуванчиками, из которых варили борщи. От речки никакого улова мы с братом не видели, голыми руками рыбу не поймаешь, а снастей у нас не было. Ребята же постарше исхитрялись мастерить ловушки-морды из всякого подручного хлама, у них рыбалка шла удачнее, особенно во время нереста, когда морской окунь заплывал на мелководье.

Вторую и третью зиму оккупации, которая продлилась до весны 1944 года, было очень тяжело. На колхозных полях было шаром покати, и я даже затрудняюсь понять, как же мы выжили...

На краю гибели

Я уже упоминал о небольшом лесе в нескольких километрах от нашей Степановки. В нём летом 1942 года партизаны спрятались после громкой диверсии — удачного взрыва железнодорожного моста в момент прохождения по нему вражеского эшелона. Тогда-то мы увидели немецкие части СС, которые, окружив лес, взяли в плен и расстреляли 43 партизана. Сегодня в Берёзовке героям установлен памятник. По правилам нацистов ближайшие деревня или город должны быть сожжены вместе с жителями. Но лес находился между несколькими населёнными пунктами. Поэтому «акции возмездия» не было, мы остались живы. В начале апреля 1944 года нам на несколько дней вновь пришлось переселиться в подвал. Но настроение было уже совсем другим — мы ждали прихода Красной армии!

После войны

Из-за вечного недоедания и отсутствия медицинской помощи ко мне и сестре Вере постоянно прилипала всякая зараза. Мы болели то корью, то ветрянкой. Вскоре после освобождения нас, истощённых, мать на пару лет отдала в детдом, находившийся в 20 километрах от Степановки. И хотя питание там было лучше, чем дома, здоровье наше было основательно подорвано. Я, брат Сергей и сестра Елена выкарабкались, а пятилетняя Вера так и угасла, пав жертвой войны уже в мирное время.